Джон Парминтер (John Parminter) о фотосъемке на рассвете

Горные пейзажи Джона Парминтера

Необычная реалистичность фотографий Джона Парминтера завораживает и заставляет вглядываться в каждое фото в ожидании того, что вот-вот где-нибудь упадёт капля воды, задвигаются облака или пойдёт дождь…

Талант этого английского фотографа виден невооружённым взглядом — немногие в состоянии создавать настолько же реальные снимки природы

Джон живёт в Англии с самого своего рождения и особо путешествовать не стремится — разнообразие пейзажей родной страны пока полностью его устраивает и он старается поделиться с окружающими той гордостью за свою родину, которую он испытывает при виде родных ландшафтов

Основным сюжетом своих работ Парминтер выбирает безмолвные горные хребты в окружении совершенно разных «декораций» — от тёплой зелени до холодных осенних лесов

Хотя бывают и исключения — фотографии, на которых гор не видно)

Снимки англичанина отличаются красочностью и эффектом «паузы» — когда фотография настолько реалистично выглядят, что трудно не поймать себя на мысли об ожидании какого-либо действия, изменения на этих безмолвных снимках

Предлагаем также познакомиться с работами другого талантливого пейзажного фотографа — Пита Пирийи

10 декабря 2012 | Категории: Люди, Искусство, Фото

Джон Парминтер (John Parminter) о фотосъемке на рассвете

В этой статье я подробно расскажу вам, как снимать такие панорамы: Кликните для просмотра в большом размере Панорамную съемку можно производить различными способами: Два вертикальных или горизонтальных кадра, склеенных друг с другом Съемка телеобъективом (105 мм), чтобы получить хорошее разрешение при широкоформатной печати

Как это снято: пейзаж на рассвете

Сегодня мы узнаем, как снимают и обрабатывают живописные пейзажи рассветов. Процессом съемки и обработки своей красочной фотографии делится фотограф Джон Парминтер (John Parminter). Предыстория Идея этой фотографии возникла спонтанно. Эта бухта находится возле моего дома, и раньше я предпочитал подниматься в горы, а не снимать красивые пейзажи здесь. Тем утром я вновь собрался на холм, […]

ND-фильтры всех видов и мастей: как их использовать и когда?

ND фильтр (или нейтрально-серый фильтр) – это солнечные очки для объектива. Правда, в отличие от солнечных очков, ND-фильтр не придает фотографии никакого оттенка. Поскольку естественная цветопередача важна для фотографа, нейтрально-серые фильтры уменьшают количество поступающего в объектив света, не изменяя его цвет и природу. Эффект от ND-фильтра может быть значительным. Некоторые фильтры блокируют почти весь свет, […]

Увлекательный минимализм в фотографии

«Краткость – сестра таланта» — наиболее частая фраза, которую нам приходится слышать о минимализме. При должной смекалке фотографа минимализм в фотографии может стать отличным средством для получения хороших кадров. Что такое минимализм? В стиле минимализма писали многие художники 20 века. Картины минималистов содержали в себе минимум необходимых элементов – цветов, форм, линий и текстур. В […]

Оптимальный объектив для путешествий. Сравнение 4-х объективов на практике

Объектив для путешествий – покупка ответственная и недешевая. В этой статье я расскажу о среднебюджетных объективах для туристов, которые путешествуют налегке и не намерены брать с собой 10 килограмм профессионального оборудования для каждого вида съемки. Эта статья для туристов и любителей фотографии, которым важна экономия места, например, для детских вещей или рабочих документов. Мы рассмотрим […]

Canon 60Da специально для любителей звездного неба

Компания Canon анонсировала фотокамеру Canon EOS 60Da, специально предназначенную для любителей астрофотографии. В ее основу заложена конструкция Canon EOS 60D. Canon 60Da заменила предшествующую ей модель Canon 20Da в линейке камер для любителей звездного неба. В чем отличие этой камеры от обычного зеркального фотоаппарата? При съемке звезд фотограф часто сталкивается со светом красного спектра, особенно […]

Как фотографировать молнию?

Фотографировать молнию ночью очень просто, все, что для этого требуется – понимание техники съемки и удачный прогноз погоды. Автор: Nini Filippini В этом руководстве рассказывается, как фотографировать молнию абсолютно темной ночью, без дополнительного света (без фонарей и ночных огней на заднем плане).

Линейная перспектива в работе фотографа

Линейная перспектива играет огромную роль в работе фотографа. Несмотря на двухмерную природу фотографии, чувство объема в снимке влияет на его восприятие, поэтому важно использовать методы работы с перспективой, с помощью которых можно добиться объемного восприятия фотографии. Особенности зрения Существует несколько способов, с помощью которых линейная перспектива проявляет себя на фотографии. Все они основаны на композиции […]

Как фотографировать воду? От капли до реки и водопада. Часть 1

Благодаря многочисленным подборкам, большинство пользователей интернета знакомы с красивыми фотографиями капель, размытых «шелковых» водопадов и другими эффектами. Но лишь немногие из них знают, как фотографировать воду правильно, чтобы добиться таких результатов. На самом деле, это не так сложно. Все приемы мы рассмотрим в рамках интересного цикла статей, целиком и полностью посвященного тому, как фотографировать воду. […]

Американская трагедия

Как спринтер Джон Драммонд стал героем чемпионата

Большому спорту никак не убежать от большой политики. Она постоянно бросает на него свою черную тень. Война в Ираке, где интересы Франции и Америки разошлись, как в море корабли, эхом отзывается на чемпионате мира по легкой атлетике.

Французские туристические фирмы и раньше жаловались на обмеление туристического потока из-за океана. Янки побаиваются ехать в Европу. Да и французы индифферентны к гостям из США. Порой доходит до смешного. К примеру, диктор на Stade de France представляет участников забега, зрители каждому аплодируют, называют фамилию американца – тишина. Или американец выигрывает забег – зрители не замечают, француз прибежал четвертым – стадион ревет. И хотя американских чемпионов сложно не заметить, Франция за Америку на чемпионате не болеет.

И все-таки один американец нашел сочувствие публики. В четвертьфинале забега на 100 метров случились два фальстарта. По новым правилам следующий после первого нарушитель снимается с соревнований. В данном случае ими оказались Пауэлл с Ямайки и американец Драммонд. И если первый смирился с судьбой, второй – закатил настоящую истерику. Сначала набросился на стартера, ничего не добившись от того, улегся на дорожку и не желал двигаться с места. Этот цирк продолжался достаточно долго. Американец апеллировал к публике, демонстрировал какой он несчастный, несправедливо обиженный судьями. Понимая, что американца не убрать с дорожки силой, организаторы пошли на хитрость. Они якобы допустили обоих спортсменов к старту, но попросили их дать возможность провести следующий забег. А когда вновь пригласили участников прежнего четвертьфинала, Драммонда и Пауэлла уже не пустили на дорожку.

И вот здесь стадион зашумел. Не одобрил судейскую хитрость. Проникся сочувствием к обманутым спортсменам. Только оставшаяся шестерка спринтеров становилась в колодки, как трибуны начинали реветь. Это длилось около десяти минут. Спортсмены умоляли публику дать им возможность пробежать, но ответом им был неодобрительный гул. Наконец зритель смилостивился, и атлеты ушли на дистанцию. Что касается Драммонда, то, ничего не выиграв, он все-таки стал героем благодаря этому скандалу.

А вот интерес зарубежных коллег к нашим спортсменам обусловлен иным мотивом. Австралийцы и англичане в поисках информации о Юлии Печенкиной не раз подходили к российским журналистам. Их поразил феноменальный мировой рекорд нашей бегуньи на 400 метров с барьерами на чемпионате страны. Все пытались узнать, как такое возможно. Ведь спортсменка недавно тяжело болела – и такой рекорд. В Париже в первом круге Юля показала лучшее время из всех предварительных забегов и в какой-то степени дала ответ на волновавшие иностранных коллег вопросы.

А средневички разочаровали. Наталья Евдокимова и Светлана Клюка не попали в финал бега на 800 метров. Проиграли тактически. Надо было поначалу держаться в тени, а на финише поддать жару. Но они, каждая в своем забеге, разыграли один сценарий: сразу пришпорили и пролетели мимо кассы. О кассе вспомнил не случайно. Каждый российский спортсмен, который попадет в финал чемпионата мира, получит президентскую стипендию. Деньги неплохие – 15 тысяч рублей в месяц. Есть за что бороться.

– Девчонки обе молодые, – объяснил пролет главный тренер сборной Валерий Куличенко. – Тренер говорил, конечно, как надо строить бег. Но стадион орет, эмоции плещут через край. Ноги несут, а голова не работает. Это хорошая школа. Опыт можно обрести только на таком уровне. Перед Олимпиадой девчонки получили важный урок, хоть и с неудовлетворительной оценкой. А так все идет по плану. Четвертое место Елены Прохоровой в семиборье – неплохой результат, учитывая, что спортсменка почти год пропустила из-за травмы и операции на связках.

– Говорят, что в университетской деревне спартанские условия. Латыши жалуются, что макаронами закормили, транспорт плохо ходит. Половина американской команды уже съехала в отели. Россияне как, не ропщут?

– Условиями проживания интересуетесь? – и тут Куличенко завелся, видно, надавили на больное, и выдал монолог. – Вот вы любопытствуете, как мы в Париже устроились. Да, удобства и душ общие, в коридоре. Хотя спортсмены большей частью по одному живут, но изоляция такая, что можно через стенку переговариваться. На автобусе тоже могут лишние полчаса покатать. Наверное, водители тут иногородние. Но почему-то никто не хочет спросить, в каких условиях тренируются наши чемпионы дома, в России. Например, на базе в Подольске, где мы часто бываем на сборах перед главными стартами сезона, были и перед Парижем. Так вот там условия еще хуже. Спортсмен не может нормально отдохнуть, восстановить силы, а мы требуем от него медаль и лучше золотую. Почему у нас дома только на одном стадионе в Туле можно провести национальное первенство?! Этим кто-то поинтересуется? Ведь все наши успехи зависят от условий подготовки дома.

В Париж приехал Леонид Тягачев. Говорят, президент Олимпийского комитета России проведет тут ряд встреч с руководством Международной федерации легкой атлетики. Видимо, резонно будет поднять на них персональный вопрос о подготовке национальной сборной России к Афинам. Может быть, попросить международной финансовой поддержки, раз в самой стране, второй в мировом легкоатлетическом рейтинге, нет возможности построить нормальный центр подготовки?

Монах от архитектуры. Джон Поусон и его минималистичные проекты

История о том, как Джон Поусон не стал монахом, но воплотил аскетизм в архитектуре — и влюбил в это весь мир, от Кельвина Кляйна до ордена цистерцианцев.

Если набрать в Гугле запрос «minimalist architect», первая же ссылка укажет на Джона Поусона — британского архитектора, чьи работы 30 лет назад положили начало современной любви к белым стенам и пустым пространствам.

Сейчас ему 69 лет. Он живет в центре Лондона, в перестроенном по собственному проекту викторианском доме, приятельствует с бывшим мэром Борисом Джонсоном и превратился в живую икону. Все это — вопреки тому, что в молодости Поусон-младший был сплошным родительским разочарованием.

Джон Поусон проводит экскурсию по собственному дому в Лондоне. Видео © AD España

Когда ему исполнилось 24, он все еще не понимал, чем хочет заниматься. Не ходил в колледж, не поступал в институт. Пробовал работать на текстильной фабрике, которой владел его отец, но быстро заскучал.

Кто бы знал, что задать вектор Джону поможет фильм о дзен-буддизме. Он увидел документальную картину о японском монастыре, где монахи практиковали боевое искусство кендо, и пришел в восторг.

«Это было так красиво снято, — вспоминал он позднее, — все эти долгие пролеты камеры, практики на рассвете. » Когда тебе 20 с небольшим, это выглядит как отличный способ убежать от всех своих проблем. В другом интервью он рассказывал: «Мое ребячество вылилось в то, что я подумал: я поеду в Японию и стану одним из этих парней. Это так наивно — грезить в юности, что ты можешь быть Джеймсом Бондом или буддистским монахом».

Обучение боевому искусству кендо в Японии

Джон уехал в Японию и поначалу действительно жил в монастыре. Продержался там целых два дня: «Я приехал из Лондона в начале января. Там было так холодно. и они ничего не объяснили мне! Я просто мыл полы часами, а потом мне давали плошку риса. И это было совсем не похоже на то, как я представлял себе просветление».

Первый учитель

Распрощавшись с мечтой о монашестве, Поусон остался в Нагое. Там британец познакомился с дизайнером Широ Кураматой и часто наблюдал, как он работает. Японец привил ему серьезный подход к созиданию — он считал свою профессию очень тяжелой работой и сравнивал ее с кропотливым взламыванием замка. При этом они почти не разговаривали — Курамата не владел английским, а Поусон так и не сподобился выучить японский, так что они общались с помощью эскизов.

Фотография в лондонском мебельном магазине Aram Store, 1981. Поусон слева в дальнем углу, Курамата второй справа © johnpawson.com

В конце концов дизайнеру надоело, что Поусон слоняется в его мастерской, и настоял на том, чтобы англичанин изучал архитектуру самостоятельно. Эта область всегда привлекала Джона, но он никогда не думал о ней как о будущей профессии — как, впрочем, не думал ни о чем другом. По рекомендации японца Джон поступил в школу AA (Architectural Association School of Architecture) в Лондоне, но до диплома так и не доучился, затосковав от обилия рутинных заданий.

Через 2 года Поусон ушел из института и основал собственное бюро, так и не получив высшего образования. Он не считает это проблемой: «Мой подход и образ мышления не изменились [во время учебы в вузе] — со временем меняется только „словарный запас“. В каждом проекте вы узнаете что-то новое, и это преображает ваш подход к следующей работе».

Узнаваемая манера Поусона сформировалась не на студенческой скамье, а из набора случайных вещей — на него в одинаковой степени повлияли дзен-буддизм и японская эстетика, промышленные пейзажи родного Галифакса и античные памятники, скромность его мамы, происходившей из семьи методистов, и тщательный подход его отца-текстильщика к текстурам и материалам.

Первый успех

Магазины редко становятся переломным моментом в карьере архитектора. Но у Поусона так и вышло, когда по его проекту на Манхэттене открыли бутик Кельвина Кляйна (Calvin Klein).

Из сегодняшнего дня кажется, что ничего необычного в этом нет — продавать одежду в полупустых белоснежных пространствах, больше похожих на музейные залы. Но тогда все было в новинку. СМИ вопрошали: где мрамор и кричащие витрины с манекенами? Где хоть что-нибудь, к чему привыкли люди к 1995 году?

Магазин Calvin Klein на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке © johnpawson.com

Поусон вспоминал: «Когда магазин открылся, на улице выстроилась очередь из людей, которые хотели попасть внутрь. Они ничего не покупали, просто приходили и сидели там на лавках часа по три, чтобы получить новый пространственный опыт. Меня это шокировало».

Но магазин привлек не только покупателей — чистота и угловатость зала пришлась по душе очень необычным заказчикам, однажды возникшим на пороге дома Поусона.

Уход в монастырь

Для монахов-цистерцианцев из французского аббатства Сен-Форс главный торговый зал в Нью-Йорке выглядел как алтарная часть храма. Они увидели фотографии магазина и предложили Поусону поработать над монастырем в Чехии — первом после падения коммунизма.

Архитектор пригласил монахов в свой дом. Они заглядывали в каждый угол, с интересом отмечая каменные полы и отсутствие мягкой мебели. Затем один из них спросил: «Вы не думаете, что ваш подход несколько аскетичен для нас?». «Я не знал, смеяться мне или плакать», — признавался Поусон.

Но для британца монахи оказались идеальными клиентами — «никто не смог бы потребовать еще меньше». В результате в поселке Новый Двор на месте старой усадьбы вырос чарующе сдержанный, кипельно-белый монастырь с мастерскими, школой, больницей и гостиницей для паломников.

Макет и общий вид монастыря © Stefan Dold

На время работы Поусону и самому в некотором смысле пришлось стать монахом — например, научиться смирению. После окончания основных работ послушники поставили в интерьерах собственную неуклюжую мебель, так как на предметы, разработанные британцем, у них не хватило средств. Денег вообще было очень мало — но в ордене считали, что «бог даст».

Существовала и другая проблема: монахи понимали, что что-то не так, только когда видели это в построенном виде. Орден цистерцианцев существует тысячу лет, и их жизнь за это время мало изменилась, как и их монастыри. Но они «могли сесть в уже построенную секцию хора и начать твердить: „Нет, нет, нет“», — делился архитектор.

Раньше Поусон столько раз бросал начатое, не задерживаясь там, где встречал сопротивление. Что помешало ему в этом случае? Вероятно, вот этот принцип: «Я пытаюсь избегать того, что Филип Джонсон называл „правилом трех F“: закончить (Finish), сфотографировать (Photograph) и забыть (Forget)».

Меньше — это больше?

Вот так через 19 лет после первой встречи с монашеством Поусон наконец пришел к нему — пусть и не через буквальное послушание, а более извилистым путем. Это отразилось на том, каким его видят люди: «Которые они приходят в мою студию, то ожидают увидеть здесь ряд монахов в черных одеждах и с бритыми головами», — шутит он.

Интерьеры церкви Святого Морица в Аугсбурге © gilbertmccarragher.com

После монастыря у него будет еще несколько проектов, связанных с церквями, в том числе их реконструкцией: Casa delle Bottere с часовней в Венето, храм Святого Морица в Германии и перестройка французского госпиталя в Тель-Авиве с часовней. Вероятно, крайний аскетизм архитектора вызывает в таких случаях особое доверие — подобным подходом вряд ли можно приукрасить или опошлить священное пространство. К тому же он экономен не только в приемах, но и бюджете — масштабный проект Музея дизайна в Лондоне обошелся в 80 миллиардов, что по меркам британской столицы более чем умеренная сумма.

Casa delle Bottere, перестроенный госпиталь в Тель-Авиве, Музей дизайна в Лондоне © Marco Zanta, Amit Geron, Luc Boegly & Sergio Grazia

Означает ли все это, что Поусон приверженец Миса ван дер Роэ с его «меньше — это больше»? Отчасти. «„Больше“ — это почти ничего», — утверждает он. «Я просто пытаюсь сделать так, чтобы люди чувствовали себя комфортно в моих пространствах — будь то покупатели или монахи».

Реквием в Брансвик-гарденс

Корнуоллис сам открыл дверь. Не столь высокий, как Питт, бывший моряк был гибок, худощав и двигался легко, несмотря на возраст. Необходимые на море физическая сила и ловкость до сих пор оставались частью его натуры – как и краткость речи, расчет на повиновение и некая простота мысли, заученная человеком, давно привыкшим к не знающим пощады стихиям, однако не имеющим представления об изобретательности политиков и двуличии светских манер. Джон познавал их, но во многом полагался на Томаса. Теперь же Корнуоллис был явно недоволен: на лице его, между длинным носом и широким ртом, пролегли выдающие сомнение морщины.

– Входите, Питт. – Он отступил в сторону, придерживая дверь. – Простите, что беспокою вас так скоро, однако в Брансвик-гарденс складывается очень неприятная ситуация. Во всяком случае, похоже на то.

Нахмурившись, помощник комиссара затворил дверь и вернулся к своему столу. Кабинет выглядел весьма приятно – в противоположность тому, каким он был во времена правления предшественника Джона. Теперь в нем были расставлены мореходные приборы, на дальней стене располагалась морская карта Английского канала, a с необходимыми книгами по юриспруденции и полицейской процедуре соседствовали поэтическая антология, один из романов Джейн Остин и Библия.

Подождав, пока Корнуоллис усядется, суперинтендант последовал его примеру. Пальто Томаса нескладно висело на нем: его карманы были полны разных вещей. Повышение в чине не сделало Питта более опрятным.

– Да, сэр? – вопросительно посмотрел он на своего начальника.

Корнуоллис откинулся назад, и блик света блеснул на его макушке. Он полностью утратил свою шевелюру, и лысина сделалась его характерной чертой. Представить этого человека другим было попросту невозможно. Он никогда не позволял себе проявлять волнение, но когда бывал в высшей степени озабочен, складывал ладони домиком и оставлял их в таком положении. Так он поступил и на сей раз.

– Молодая женщина встретила насильственную смерть в доме в высшей степени уважаемого священника, широко известного своими учеными публикациями и вероятного претендента на епископский сан: викария храма Святого Михаила, преподобного Рэмси Парментера. – Глубоко вздохнув, Джон посмотрел Питту в глаза. – Послали за доктором, живущим по соседству, и он, осмотрев тело, позвонил в полицию. Ее сотрудники явились на место без промедления и, в свой черед, позвонили мне.

Томас не стал перебивать шефа.

– Похоже, что там произошло убийство, и в нем может быть замешан сам Парментер.

Корнуоллис не добавил никакого комментария, выражавшего его собственные чувства, но в его чуть поджатых губах и полных боли глазах явно читались опасения. Он видел в лидерстве, как духовном, так и политическом, долг, договор, который не мог быть расторгнут без ужасных последствий. До сих пор вся его взрослая жизнь проходила на море, где слово капитана обладает абсолютным весом. Тонет или плывет корабль – сие зависит от капитанского мастерства и суждения. Он должен быть прав, ибо приказам его повинуются. Не выполнить их – значит затеять наказуемый смертью мятеж. Джон сам учился повиноваться и постепенно взошел к одинокому посту на вершине карьерной башни, прекрасно понимая обязанности и права, которыми наделяет его носителя высший сан.

– Понятно, – неторопливо проговорил Питт. – И кем же она была… эта молодая женщина?

– Мисс Юнити Беллвуд, – ответил Корнуоллис. – Специалист по древним языкам. Она помогала преподобному Парментеру в работе над его новой книгой.

– А что заставляет доктора и местную полицию подозревать убийство? – поинтересовался Томас.

Его начальник скривился, чуть растянув узкие губы:

– Свидетели утверждают, что мисс Беллвуд громко крикнула: «Нет-нет, преподобный отец!» перед самым падением, и спустя мгновение миссис Вита Парментер, выбежав из гостиной, обнаружила свою гостью лежащей у подножия лестницы.

Немного о Джоне Тайторе

Джон Титор (John Titor) – имя человека, участвующего в дискуссиях на интернет форумах в 2000-2001 годах, где он заявлял, что он – путешественник во времени из 2036 года. На форумах он оставил многочисленные прогнозы на будущее (большинство из них были расплывчатые, некоторые вполне конкретные) начиная с 2004 года. Согласно его прогнозу, Соединенные Штаты разделятся на пять меньших регионов, окружающая среда и инфраструктура будет разрушена в результате ядерной атаки, и большинство других мировых держав будут уничтожены.

В своих рассказах, Титор утверждал, что он – американский солдат из 2036 года. Его база располагается в Тампе, штат Флорида. Его, якобы, отправили в прошлое в рамках правительственного проекта. Предположительно, Титора послали в 1975 год, чтобы доставить в будущее компьютер IBM 5100 для выявления ошибок в компьютерных программах относившихся к проблеме 2038 года. 5100 работал на АПЛ и BASIC языках программирования. Титора якобы выбрали для этой миссии, учитывая, что его дед по отцовской линии собрал и программировал IBM 5100.

Титор утверждал, что он решил остановиться в 2000 году по «личным причинам» и собственной инициативе, для того чтобы собрать фотографии, потерянные в (будущей) гражданской войне и, чтобы навестить свою семью, которую он часто упоминал. Титор также утверждал, что он на протяжении нескольких месяцев пытался предупредить об угрозе эпидемии болезни Крейтцфельдта — Якоба (коровье бешенство) и о возможности гражданской войны в Соединенных Штатах. Отвечая на вопросы своих собеседников на форумах, Титор также проявлял интерес к НЛО. Титор предложил, что НЛО и инопланетяне могут быть на самом деле путешественниками во времени из дальнего будущего.

Одним из первых предсказаний Титора было предсказание о предстоящей гражданской войне в Соединенных Штатах, связанной с «порядком и правами». Он описал начало конфликта в 2004 году с гражданскими волнениями, связанными с президентскими выборами в США в 2004 году. Пик конфликта Титор предсказал на 2008-ой год.

В результате войны США разделится на пять регионов на основе различных факторов и с различными военными целями. Война закончится в 2015 году, после короткой, но интенсивной Третьей Мировой Войны.

«В 2015 году Россия нанесёт ядерный удар по крупным населённым пунктам США, Китая и Европы. США перейдёт в контрнаступление. Будут разрушены города США… Таким образом, мы (США), выиграем. Европейский Союз и Китай, также будут уничтожены.»

После войны, столицу США перенесут в Омаху, штат Небраска.

Титор расплывчиво описывает мотивы и причины третьей мировой войны. Он указывает на конфликт между арабами и евреями как предвестник третьей мировой войны.

Одно из предсказаний Титора это то, что Америка будет вести войну в Ираке, утверждая, что Ирак обладает ядерным оружием. Титор сделал это заявление до войны с Ираком. Он также утверждал, никакого оружия массового уничтожения найдено не будет.

Невозможно четко логически говорить об истинности или ложности большей части его предсказаний. В Интернете, он заявил, что часть его миссии заключалась в недопущении предстоящий мировой войны путем изменения истории. Однако в октябре 2000 года, за месяц до сообщений на форумах, он появился в чате ВЕЛИКОБРИТАНИЯ IRC. В чате в ответ на вопрос Yariesa, «смогли бы вы изменить будущее», он ответил, что «уже слишком поздно».

Итальянская телевизионная программа (Voyager) организовала независимое расследование рассказа Джона Титора 19 мая, 2008 года. В результате, частным сыщиком было установлено, что Джона Титора и его семьи не существует. Кроме того, Фонд Джона Титора был зарегистрирован без адреса. Не было найдено записей или свидетельства о Титоре. Единственным человеком подтвердившим существование Джона Титора был адвокат Ларри Хабер (адвокат и владелец коммерческих прав по всем проблемам Фонда Джона Титора). Сыщик предположил что Джоном является брат Ларри Хабера – компьютерный специалист из Лос Анджелеса, Джон Рик Хабер (John Rick Haber).

Джон Парминтер (John Parminter) о фотосъемке на рассвете

Семейная хроника Уопшотов

М. — с любовью, и почти всем, кого я

знаю, — с наилучшими пожеланиями.

Сент-Ботолфс был старинным поселением, старинным приречным городком. В славные времена массачусетских парусных флотилий он был важным портом, а теперь в нем остались лишь фабрика столового серебра и еще несколько мелких промышленных предприятий. Местные жители не считали, что он сильно потерял в величине или значении, но длинный список погибших во время Гражданской войны, приклепанный к стоявшей на лужайке пушке, говорил о том, каким многолюдным был этот поселок в шестидесятые годы прошлого столетия. Сент-Ботолфс больше никогда не мог бы дать столько солдат. На некотором расстоянии от лужайки, расположенной в тени могучих вязов, со всех четырех сторон тянулись торговые помещения. По фасаду второго этажа Картрайтовского блока, составлявшего западную сторону четырехугольника, шел ряд стрельчатых окон, изящных и дышавших укоризной, как окна церкви. За этими окнами помещались редакция «Истерн стар», приемная зубного врача Булстрода, конторы телефонной компании и страхового агента. Запахи этих учреждений: запах зубоврачебных лекарств, мастики для пола, плевательниц и светильного газа — смешивались на нижних площадках лестниц, воссоздавая аромат прошлого. Под моросящим осенним дождем, в мире больших перемен, лужайка в Сент-Ботолфсе вызывала ощущение необыкновенного постоянства. В День независимости по утрам, когда заканчивались приготовления к праздничному шествию, это место имело благоденствующий и торжественный вид.

Двое юношей, братья Уопшоты — Мозес и Каверли, — сидели на газоне на Уотер-стрит, наблюдая за проезжающими автомобилями и экипажами. В процессии непринужденно смешивались политические лозунги и коммерческая реклама, и рядом с «Духом 76-го года» можно было увидеть старый товарный фургон с надписью: «ПОКУПАЙТЕ СВЕЖУЮ РЫБУ У МИСТЕРА ХАЙРАМА!» Колеса фургона, колеса всех машин и колясок, участвовавших в процессии, были украшены белой, красной и синей гофрированной бумагой, и повсюду развевались флаги. По фасаду Картрайтовского блока их висели целые гирлянды. Они ниспадали складками над фасадом банка и свешивались со всех грузовиков и фургонов.

Братья Уопшоты встали в четыре часа — они не выспались и, сидя на жарком солнце, уже как бы пережили праздничный день. Мозес во время салюта обжег руку. При другом залпе Каверли спалил себе брови. Они жили на ферме в двух милях ниже поселка и поднялись на лодке вверх по реке еще до рассвета, когда по сравнению с ночным воздухом речная вода, стекавшая с лопасти короткого весла и обдававшая брызгами их руки, казалась тепловатой. Они, как всегда, влезли в окно церкви Христа Спасителя и зазвонили в колокола, разбудив тысячи, певчих птиц, многих жителей поселка и всех собак в его пределах, включая овчарку мистера Плузински, жившего за несколько миль от церкви, на Хилл-стрит.

— Да это уопшотовские парни! — услышал Мозес слова, донесшиеся из темного окна в доме приходского священника. — Ложись-ка снова спать.

Каверли было тогда лет шестнадцать или семнадцать; такой же красивый, как и брат, он отличался от него длинной шеей, пасторским наклоном головы и дурной привычкой хрустеть суставами пальцев. Характера он был живого и сентиментального, беспокоился о здоровье ломовой лошади мистера Хайрама и с грустью смотрел на обитателей Дома моряков — пятнадцать-двадцать глубоких стариков, сидевших на скамейках в грузовике и казавшихся бесконечно усталыми. Мозес учился в колледже, за последний год он достиг полной физической зрелости и обнаружил дар рассудительного и спокойного восхищения самим собой. Сейчас, в десять часов, мальчики сидели на траве, ожидая, когда их мать займет свое место на колеснице Женского клуба.

Миссис Уопшот основала Женский клуб в Сент-Ботолфсе, и это обстоятельство каждый год отмечалось во время процессии. Каверли не помнил ни одного 4 июля, чтобы его мать не выступила в своей роли основательницы. Колесница представляла собой простую платформу, застланную восточным ковром. Шесть или семь членов-учредительниц сидели на складных стульях спиной к вознице. Миссис Уопшот, в шляпе, стояла у столика, время от времени отпивая глоток воды из стакана, грустно улыбаясь членам-учредительницам или какой-нибудь старинной приятельнице, которую узнала среди публики, стоявшей вдоль пути. В таком виде, возвышаясь над толпой, слегка сотрясаемая движением платформы, в точности как те статуи святых, что носят осенью по улицам северной окраины Бостона для того, чтобы на море стих жестокий шторм, миссис Уопшот ежегодно представала взорам своих друзей и соседей, и то, что ее везли по улицам, казалось вполне закономерным, так как не было в поселке человека, который сделал бы для его процветания больше, чем она. Ведь это она учредила комитет для сбора денег на постройку нового приходского дома при церкви Христа Спасителя. Это она собрала средства на гранитную колоду для пойки лошадей, стоявшую на углу. А когда колода стала ненужной, то по инициативе миссис Уопшот в нее посадили герань и петунии. Новая средняя шкода на холме, новое пожарное депо, новые светофоры, памятник погибшим на волне, да, да, даже чистые общественные уборные на железнодорожном вокзале у реки — все это было плодом изобретательности миссис Уопшот. Ее действительно следовало благодарить, когда она проезжала по площади.

Мистера Уопшота, капитана Лиэндера, поблизости не было. Он стоял за штурвалом парохода «Топаз» и вел его вниз по реке к бухте. Летом в хорошую погоду он каждое утро отчаливал на своем старом судне, останавливался у Травертина, чтобы встретить бостонский поезд, а затем пересекал бухту до Нангасакита, где был белый песчаный пляж и увеселительный парк. За свою жизнь Лиэндер переменил много профессий; когда-то он был одним из компаньонов фирмы по производству столового серебра и получал наследства после родственников, но деньги уплывали у него между пальцев, и три года назад кузина Гонора дала ему возможность стать капитаном «Топаза» и тем выручила его из беды. Эта работа пришлась ему по душе. «Топаз» был как бы его детищем; он отражал его склонность к романтике и сумасбродству, его любовь к курортным девицам и к долгим, шальным, пахнущим солью летним дням. Пароход имел в длину шестьдесят футов; на нем была установлена старая харлеевская машина, приводившая в движение единственный гребной винт, а в каюте и на палубах могли поместиться сорок пассажиров. Это была почти непригодная к плаванию, неуклюжая посудина, которая двигалась, по словам самого Лиэндера, как бревно. Палубы «Топаза» были забиты школьниками, проститутками, сестрами милосердия и другими туристами; в кильватерной струе за кормой было полно яичной скорлупы и бумаги от бутербродов, а при каждом изменении скорости он весь так дико сотрясался, что краска отваливалась от корпуса. Но Лиэндеру, стоявшему за штурвалом, плавание представлялось восхитительным и печальным. Казалось, шпангоуты старого парохода удерживались только преходящим великолепием лета, и от судна пахло летним хламом: тапочками, полотенцами, купальными костюмами и дешевыми шпунтовыми досками старых купален. У выхода из бухты вода порой бывала фиолетового цвета, как глаза, и ветер с суши приносил на палубу «Топаза» музыку карусели; оттуда можно было различить далекий берег Нангасакита — смутные очертания аттракционов, бумажные фонарики, запах жареной еды и звуки музыки, — который противостоял Атлантическому океану, простираясь в таком изменчивом беспорядке, что казался каймой из плавучих обломков, морских звезд и апельсинных корок, покачивающихся на волнах.